Апрель - Ю. Гордиенко

Апрель

1

Каюта каботажника светла.

Цветы, и те не позабыты в сборах.

Ты словно стала ближе,
чем была,
а подаешь мне руки,
на которых
налипла корабельная смола.

…Торговки предлагают осьминога.

Несет из трюмов свежей камбалой.

Еще не разделенная дорогой,
любовь
уже становится былой.

А я о ней
всего сказать не мог.

Мешал нам корейчонок из таможни,
то круг друзей,
то разговор дорожный,
то чемодана сломанный замок.

Но не гляди на трап
тревожным взглядом,
не тереби узоры обшлагов.
Так хорошо
пройти с тобою рядом
неторопливых несколько шагов.

Как тихо здесь!

Река одета в камень.

Лишь девушки внизу стучат вальками.

Теперь июль.

На черепицах серых
дозрели перца красные стручки.

Вдоль набережной в каменных барьерах
лавчонки, рестораны, кабачки.

И рыбаки
с корзинами форели,
и острова,
и ботандайский храм.

Ты помнишь?

Здесь бродили мы в апреле
и расставались здесь по вечерам.

 2

В песчаном русле
тихо и глубоко
по вечерам лежит река Дайдоко.

Давно дождями
джонки сняты с мелей,
на рисовых полях
стоит вода,
и тиной на шестах зазеленели
промокшие до нитки
невода.

Сырой апрель.

Рыбацкие сараи.

И день вырой насквозь,
и ночь сырая…

Но всходит солнце из воды морской,
и пчелы просыпаются в колодах.

Корейские крестьяне
день-деньской
мотыги поднимают в огородах.

Колышет ветер
теплый и соленый
края панам из рисовой соломы.

За огородом – кривостволый ельник,
навес из тростника
и ослик-мельник.

С утра на нем затянута подпруга.

Ему работа эта не нова.

Хозяин спит,
а он идет по кругу,
тяжелые вращая жернова.

Идет слепой.

Копыт удары глухи.

Отряхивая шерсти серый ворс,
он думает, наверно, большеухий,
что он отсюда – за десятки верст.

Идет слепой,
вращая камень грузный,
осыпанный мукою кукурузной.

От башмаков до шляпы
в белом-белом,
старик-садовник занят важным делом:

Стволы деревьев известью беля,
гадает он
об августе в апреле.

Здесь ящики пустые в штабелях.

В них до вены
плоды в опилках зрели.

Дорога в лужах,
как в кусках слюды.

И даль светла...

Не знаю, как другие,
а я люблю апрельские сады
безлистые, прозрачные, нагие,
и мерный звук
садовничьей пилы,
и по межам бегущие палы.

Весной без цели я готов шататься
над парниковой зеленью рассад
и вдоль оград
из тех живых акаций,
что не пускают в яблоневый сад,
свои следы
за дальними садами
сплетать
с твоими легкими следами
с говорить
о близком и простом,
любимом и понятном с полуслова,
о Репине, о Глинке, о Толстом,
о днях грядущих
и о днях былого,
о юности,
о жизни, взятой с боем,
о памятном и близком нам обоим…

Опять река.

И джонка на приколе.

О ней читалось и мечталось в школе.

Высокая узорная корма
и тонкие бамбуковые реи…

3

Теперь июль.

И я гляжу с холма,
как паруса уходят из Кореи.

Померкнут ботандайские огни,
и жизнь откроет
новую страницу.

Но,
навсегда покинув заграницу,
ты и в России
вспомнишь эти дни.

Припомнишь ты
базарный город гулкий,
и продавщиц с лотками на ремне,
и тишину окраин,
и прогулки
по вечерам в заречной стороне,
и паруса,
и джонки у причала,
в пустых садах
весны сырую прель.

…Есть в дневнике твоем
одно начало,
одно мое:
«В Корее был апрель…»

1946 г.